– Моя личная жизнь касается только меня.

– Ну, а деньги – нет, – ответил отец. – Я не шутил про инвестицию. Имей в виду, Михаил, в день, когда ты женишься на Виктории Ивановой, банк «Роспромфинанс-инвест» потребует единовременно и в срочном порядке вернуть займ и вложенные деньги. Надеюсь, ты помнишь, по кредитному договору, если компания не способна вернуть деньги по требованию банка, её активы будут изъяты через суд и переданы кредитору. То есть мне. Выбирай теперь, за что нести ответственность.

Ледяная капля пота скатилась у меня между лопатками, я стиснул челюсти.

– Ты не сделаешь этого!

– Сделаю. Завод твой только на бумажке. Но миром правят деньги, а ты об этом забыл. В твоём заводе мои деньги. И если тебя это не устраивает, можешь искать себе работу. Или роман напиши на пару с Викторией: «Как я просрал бизнес и все перспективы». В тэги добавь «кретин и юмор».

– Так и сделаю, – сказал я, почти физически ощущая, как меня вновь закрывает обычная броня. Вика её сняла легко и почти безболезненно – поцелуями. Но зря. Без неё не выжить. Не в моём мире – тут живьём кожу сдерут, даже родной отец.

Он встал и пошёл к дверям. У порога обернулся:

– Думай, Михаил, думай. Если ещё осталось чем.

* * *

– Шамони Мон-Блан – это шикарно, незабываемо! – причмокивал Маню. – И ехать всего шесть часов. Если мы загрузимся в авто через час, вечером уже будем там: пить белое вино и наслаждаться снегом. Вика, ты видела снег в Шамони?! А горы, о Мон Дьё, какие там горы!

– Поехали, Викуль, развеешься, – улыбнулась Даха, – ты ведь официально уже не работаешь, можно оторваться! Тебе будет с нами хорошо.

Они поцеловались, милые и смешные, как голубки. Точнее счастливый, всклокоченный индокур и воробышек.

– Спасибо, но я не могу сразу согласиться, – сказала я, – вот придёт Миша, тогда и решу.

– Да-да, Миаил, – кивнул Маню.

– О нет! – вытаращилась на нас Даха с натуральным ужасом. – Вы предлагаете мне провести медовый месяц с Михаилом?! За что?!

– А что, чувак как чувак, – примирительно приобнял её Маню. – Мне понравился.

– До того, как ты его пришиб? Или после? – не успокаивалась Даха. – Если б я ему заехала, мне б тоже, возможно, понравилось. Ой, извини, Викуль… Вырвалось…. Хотя нет, это же ужас!!! Я не смогу…

И что ей скажешь?

Если бы мне предложили в первую неделю работы с Мишей отдыхать, я бы, наверное, тоже предпочла тихо собирать опавшие листья граблями в мамином саду или дома сидеть, с котом.

Маню обнял Даху покрепче и с хитрым видом увлёк в спальню. Подмигнул мне у двери. Пошёл ставить вопрос ребром? Правильное место!

Что и говорить, Маню, кажется, самый классный на свете француз, пусть и совсем не красавчик – с картофельным, красноватым носом и торчащими во все стороны отросшими соломенными волосами. Лёгкая зависть коснулась моего сердца: жаль, что Миша не такой же раскованный и весёлый. Зато красивый. И мой. Очень надеюсь, что мой! Хотя было немного боязно: всё так быстро и неожиданно развивается! Как бы не проснуться где-нибудь на работе, хлопая глазами на отчёт в мониторе и слушая рёв удава по громкой связи!

Я тут же себя отругала, вспоминая бесподобные Мишины глаза и целый мир, который он открывал передо мной – сложный мир, но реальный. Стыдно стало. Он бы не рассказывал о себе, если бы не хотел, чтобы я узнала его лучше. Не для недельного же отпуска! И о любви сказать, по-моему, такому интроверту, как Миша, было сложно. Но ведь он сказал! А розы?! Такой букетище мне ни один мужчина не дарил! Даже романтичный Володя до того, как ему всё в России надоело, и он решил, что йога в Нью-Йорке быстрее приведёт к просветлению, чем скручивание в асаны в Ростове-на-Дону. Впрочем, у Володи и денег-то никогда не было, только светлый взгляд и мысли о возвышенном, не мешающие ему периодически обносить чужие клумбы ради красивого жеста и осыпания меня розовыми лепестками в постель.

Я подошла к окну и, глядя, как плавно слетает с клёна жёлтый лист, подумала о том, что Мише было бы хорошо в горах, он же любит лыжи. Да и уверена, давно не отдыхал.

Всё в моём сердце пело о нём. Старинные часы с фривольными амурчиками по бокам отсчитывали время, Миши всё не было. Долго. А Даха с Маню, похоже, скоро познакомятся с соседями снизу, так ходила ходуном их кровать. Неловко даже.

Я взяла сумочку, телефон в руку. Увы, от Миши не было ни звонков, ни сообщений. Он может заработаться, я знаю. Ладно, пойду пройдусь по улочке, подышу ещё Парижем.

Я вышла на площадку и столкнулась с Мишей. Он стоял перед дверью, как памятник. И нет, это был не Миша, передо мной высился холодный, закрытый на двести замков удав. С прямой спиной, будто кол проглотил.

– Виктория? Хорошо, что это ты! – сказал он таким стальным голосом, что у меня мурашки по спине пробежали. От ужаса.

– Миша, что-то случилось?! – я тронула его за руку.

– Всё в порядке, – отчеканил биоробот. – Пройдёмся.

Да как же в порядке?! – захотелось крикнуть мне, а сердце провалилось в живот. Он, что ли, попал по дороге в руки маньяка-компьютерщика, который все человеческие настройки снёс? И память стёр? Так-так, это никуда не годится!

Ум подал сигналы SOS. Вдруг я, и правда, плаваю в иллюзиях? Но сердце из живота категорично простучало: нет! Даха была права только в одном: так сразу легко не будет, привычки за день не меняются, его трудная работа тоже никуда не делась, и проблемы. Вдруг на заводе катастрофа какая-то? Видя практически неживое лицо Миши, мой мозг отчаянно работал, ища варианты, что могло произойти и что делать. Как его вернуть в нормальное состояние? Ах да, удава выбивает из брони удивление, сейчас я… Что бы такое?

– Миша, – радостно воскликнула я. – Мы едем в горы!

– Рад за вас, – ответил он ещё холоднее.

– И ты едешь! – улыбнулась я. – Ты же в отпуске. Тут рядом, как от Ростова до Краснодара. Хотя бы два с половиной дня до пятницы можно попутешествовать. Маню говорит, что снег ранний в Шамони, и трассы открыты! А ты обещал меня научить кататься.

– Да, – без эмоций буркнул удав. – Я держу обещания. Идём.

– Куда?

– Не здесь.

В сердце скребануло. Нет, я так не могу.

– Миша, что не здесь? Объясни, пожалуйста, а то я никуда не пойду, – склонила я голову, не зная, как его растормошить и начиная волноваться до холода в пятках.

Он взглянул на меня тяжёлым взглядом, способным раздавить, словно гусеничный танк. У меня пересохло во рту. Я подумала, что он хочет сказать мне: «Прости, я ошибся. Поспешил. Нам нужно расстаться» или ещё хуже, но точнее: «Я понял, что ты – та ещё стерва. Прощай»… Где-то в середине груди зародился комок слёз и били набатом колокола, как в Нотр-Даме, но я ещё улыбалась, ожидая его слов. В конце концов, меня уже столько раз бросали. Почему это так больно каждый раз, словно в первый? Что во мне не так?! Хотелось завопить исступлённо: «Миша, что ты делаешь?!»